Неточные совпадения
Лука Лукич (от испуга выронил сигару, плюнул и, махнув
рукою, про себя).Черт побери все! сгубила
проклятая робость!
Махнув
рукой, говорил он: «
Проклятые девки!»
«А,
проклятая!» — вскричал в ужасе Свидригайлов, занося над ней
руку…
— Евтихий Понормов, — отрекомендовался он, протянув Самгину
руку как будто нехотя или нерешительно, а узнав, зачем приехал визитер, сказал: — Не могу вас порадовать: черт их знает куда исчезли эти
проклятые вагоны.
Мы шли, шли в темноте, а
проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно скользили во мраке. Нас провожал тот же самый, который принес нам цветы. Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня под
руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть. К несчастью, мы не туда попали, и, если б не провожатый, мы проблуждали бы целую ночь. Наконец добрались до речки, до вельбота, и вздохнули свободно, когда выехали в открытое море.
Мы взаимно раскланялись. Кланяясь, я случайно взглянул на ноги —
проклятых башмаков нет как нет: они лежат подле сапог. Опираясь на
руку барона Крюднера, которую он протянул мне из сострадания, я с трудом напялил их на ноги. «Нехорошо», — прошептал барон и засмеялся слышным только мне да ему смехом, похожим на кашель. Я, вместо ответа, показал ему на его ноги: они были без башмаков. «Нехорошо», — прошептал я в свою очередь.
— Ах, виноват… извините… — заметался Ляховский в своем кресле, протягивая Привалову свою сухую, как щепка,
руку. — Я так рад вас видеть, познакомиться… Хотел сам ехать к вам, да разве я могу располагать своим временем: я раб этих
проклятых дел, работаю, как каторжник.
— Теперь решительно ничем нельзя помочь, — отвечал обыкновенно Бахарев, —
проклятая опека связала по
рукам и по ногам… Вот когда заводы выкрутятся из долгов, тогда совсем другое дело. Можно просто отрезать башкирам их пятнадцать десятин, и конец делу.
— Но Боже! — вскрикнула вдруг Катерина Ивановна, всплеснув
руками, — он-то! Он мог быть так бесчестен, так бесчеловечен! Ведь он рассказал этой твари о том, что было там, в тогдашний роковой, вечно
проклятый,
проклятый день! «Приходили красу продавать, милая барышня!» Она знает! Ваш брат подлец, Алексей Федорович!
Я, признаюсь, чуть не бросился на
проклятую старуху, да вспомнил о Матрене, и
руки опустились.
— Halt! Halt! Da ist der vermaledeite Pass, [Стой! Стой! Вот
проклятый паспорт (нем.).] — ион его держал развернутым в
руках.
— Ах ты,
проклятый ворчун! — сказал я ему, выходя, и Кетчер, от души смеясь, повторял: «Да разве это не курам на смех, не написал и приехал, — это из
рук вон».
Дед вытаращил глаза сколько мог; но
проклятая дремота все туманила перед ним;
руки его окостенели; голова скатилась, и крепкий сон схватил его так, что он повалился словно убитый.
— И ты поверил ему! Врет он,
проклятый! Когда-нибудь попаду, право, поколочу его собственными
руками. О, я ему поспущу жиру! Впрочем, нужно наперед поговорить с нашим подсудком, нельзя ли судом с него стребовать… Но не об этом теперь дело. Ну, что ж, обед был хороший?
— Что за пропасть! в
руках наших был, пан голова! — отвечали десятские. — В переулке окружили
проклятые хлопцы, стали танцевать, дергать, высовывать языки, вырывать из
рук… черт с вами!.. И как мы попали на эту ворону вместо его, Бог один знает!
— Ну, сват, вспомнил время! Тогда от Кременчуга до самых Ромен не насчитывали и двух винниц. А теперь… Слышал ли ты, что повыдумали
проклятые немцы? Скоро, говорят, будут курить не дровами, как все честные христиане, а каким-то чертовским паром. — Говоря эти слова, винокур в размышлении глядел на стол и на расставленные на нем
руки свои. — Как это паром — ей-богу, не знаю!
«
Проклятые грабли! — закричал школьник, ухватясь
рукою за лоб и подскочивши на аршин, — как же они, черт бы спихнул с мосту отца их, больно бьются!» Так вот как!
Известие о смерти несчастного Бубнова обрадовало Галактиона: эта смерть развязывала всем
руки, и
проклятое дело по опеке разрешалось само собой. У него точно гора свалилась с плеч.
Эта фраза привела Кочетова в бешенство. Кто смеет трогать его за
руку? Он страшно кричал, топал ногами и грозил убить
проклятого жида. Старик доктор покачал головой и вышел из комнаты.
Старик показал
рукой, как он запер бы на замок
проклятую фабрику и как его связали по
рукам и по ногам компаньоны.
— Поди тут угоди, когда сама не знает, чего хочет…
проклятая жисть, каторжная! Хоть бы одно что, прости, господи, мое согрешение, — бормотала она, размахивая
руками.
R — брызнул фонтаном, О — розово, кругло смеялась. Я махнул
рукой: смейтесь, все равно. Мне было не до этого. Мне надо было чем-нибудь заесть, заглушить этот
проклятый.
Догадалася тогда Пахомовна, что пришла она в место недоброе; изымал ее сам злой дух сатана со своими
проклятыми деймонами; помутился у нее свет в очах, и дыханьице в груди замерло, подломилися ноги скорые, опустилися
руки белые.
Сам ее так уважаю, что думаю: не ты ли,
проклятая, и землю и небо сделала? а сам на нее с дерзостью кричу: «ходи шибче», да все под ноги ей лебедей, да раз
руку за пазуху пущаю, чтобы еще одного достать, а их, гляжу, там уже всего с десяток остался…
— Пятнадцать! — закричал Костяков, всплеснув
руками, — вот мошенники! анафемы! ездят сюда надувать нас, обирать деньги. Дармоеды
проклятые! Не ездите, Александр Федорыч, плюньте! Добро бы вещь какая-нибудь: взял бы домой, на стол поставил или съел; а то послушал только, да и на: плати пятнадцать рублев! За пятнадцать рублев можно жеребенка купить.
— Да разве у русского человека
рук нет на
проклятую татарву!
— Батюшка Никита Романыч! — кричал он еще издали, — ты пьешь, ешь, прохлаждаешься, а кручинушки-то не ведаешь? Сейчас встрел я, вон за церквей, Малюту Скуратова да Хомяка; оба верхом, а промеж них,
руки связаны, кто бы ты думал? Сам царевич! сам царевич, князь! Надели они на него черный башлык,
проклятые, только ветром-то сдуло башлык, я и узнал царевича! Посмотрел он на меня, словно помощи просит, а Малюта, тетка его подкурятина, подскочил, да опять и нахлобучил ему башлык на лицо!
Он закрывает глаза и лежит, закинув
руки за голову, папироса чуть дымится, прилепившись к углу губ, он поправляет ее языком, затягивается так, что в груди у него что-то свистит, и огромное лицо тонет в облаке дыма. Иногда мне кажется, что он уснул, я перестаю читать и разглядываю
проклятую книгу — надоела она мне до тошноты.
«А! Подойду к первому, возьму косу из
рук, взмахну раз-другой, так тут уже и без языка поймут, с каким человеком имеют дело… Да и народ, работающий около земли, должен быть проще, а паспорта, наверное, не спросят в деревне. Только когда, наконец, кончится этот
проклятый город?..»
— А! Видела я за двадцать лет много честных девушек, которые через год, а то и меньше пропадали в этой
проклятой стране… Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная, боится бога, работает и уважает старших. А потом… Смотришь, — начала задирать нос, потом обвешается лентами и тряпками, как ворона в павлиньих перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю… А потом уже барыня служи ей, а она хочет сидеть сложа
руки…
— Люблю, — шептал пьяный старик, не выпуская моей
руки. — Ах, люблю… Именно хорош этот молодой стыд… эта невинность и девственность просыпающейся мысли. Голубчик, пьяница Селезнев все понимает… да! А только не забудьте, что канатчик-то все-таки повесился. И какая хитрая штука: тут бытие, вившее свою веревку несколько лет, и тут же небытие, повешенное на этой самой веревке. И притом какая деликатность: пусть теперь другие вьют эту
проклятую веревку… хе-хе!
— С Европой-то-с! Господи помилуй: да мало ли на ней, на старой грешнице, всяких вин и неправд? И мотовство, и фатовство, и лукавство, и через нее,
проклятую цивилизацию, сколько рабочих
рук от сохи оторвано, и казенную амуницию рвет, — да еще не за что ее пороть! Нет-с; пороть ее, пороть!
— Как бы то ни было, Тимофей Федорович, а делать нечего, надобно пуститься наудалую. Но так как, по мне, все лучше попасться в
руки к Пожарскому, чем к этим
проклятым шишам, то мой совет — одним нам в дорогу не ездить.
—
Проклятая жизнь! — проворчал он. — И что горько и обидно, ведь эта жизнь кончится не наградой за страдания, не апофеозом, как в опере, а смертью; придут мужики и потащат мертвого за
руки и за ноги в подвал. Брр! Ну ничего… Зато на том свете будет наш праздник… Я с того света буду являться сюда тенью и пугать этих гадин. Я их поседеть заставлю.
— Мать! — говорил он, целуя ее
руки. — Ты пришла ко мне, значит, ты поняла меня, и завтра я возьму этот
проклятый город!
Qu’est-ce à dire pravoslavni?.. Sacreés gueux, maudites canailles! Mordieu, mein herr, j’enrage: on dirait que зa n’a pas des bras pour frapper, ça n’a que des jambes pour foutre le camp [Что значит православные?.. Рвань окаянная,
проклятая сволочь! Черт возьми, мейн repp (сударь), я прямо взбешен: можно подумать, что у них нет
рук, чтобы драться, а только ноги, чтобы удирать (фр.).].
— Эх, братцы, какого человека этот свинец съел: ведь три года тому назад он не человек — сила был: лошадь одной
рукой садиться заставлял, по три свинки [Свинка — четыре пуда свинца.] в третий этаж носил!.. А все свинец копейкинский. Много он нашего брата заел,
проклятый, да и еще заест!..
— Пусти! — говорил один, и я узнал Ивана Чепракова; он-то и кричал тонким бабьим голосом. — Пусти,
проклятый, а то я тебе все
руки искусаю!
Анна Юрьевна ушла сначала к княгине, а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина. Князь же и барон пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь была лунная и теплая. Князь вел под
руку Елену, а барон нарочно стал поотставать от них. По поводу сегодняшнего вечера барон был не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой
проклятой службе, отнимавшей у него все его время, он сильно поотстал от века. Князь и Елена между тем почти шепотом разговаривали друг с другом.
— О, в таком случае… Господин Данвиль! я признаю себя совершенно виноватым. Но эта
проклятая сабля!.. Признаюсь, я и теперь не постигаю, как мог Дюран решиться продать саблю, которую получил из
рук своей невесты… Согласитесь, что я скорей должен был предполагать, что он убит… что его лошадь и оружие достались неприятелю… что вы… Но если граф вас знает, то конечно…
— Да ведь не своею волей грешит-то мой Полуект Степаныч, а напущено на него
проклятым дьячком. Сам мне каялся, когда я везла его к тебе в монастырь. Я-то в обители пока поживу, у матушки Досифеи, может, и отмолю моего сердечного друга. Связал его сатана по
рукам и ногам.
«Какой у вас Петр Федорыч? — писал им отписку келарь Пафнутий. — Царь Петр III помре божиею милостью уже тому время дванадесять лет… А вы, воры и разбойники, поднимаете дерзновенную
руку против ее императорского величества и наследия преподобного Прокопия, иже о Христе юродивого. Сгинете,
проклятые нечестивцы, яко смрад, а мы вас не боимся. В остервенении злобы и огнепальной ярости забыли вы, всескверные, страх божий, а секира уже лежит у корня смоковницы… Тако будет, яко во дни нечестивого Ахава. Буди…»
— Евлампия-то? Хуже Анны! Вся, как есть, совсем в Володькины
руки отдалась. По той причине она и вашему солдату-то отказала. По его, по Володькину, приказу. Анне — видимое дело — следовало бы обидеться, да она и терпеть сестры не может, а покоряется! Околдовал,
проклятый! Да ей же, Анне, вишь, думать приятно, что вот, мол, ты, Евлампия, какая всегда была гордая, а теперь вон что из тебя стало!.. О… ох, ох! Боже мой, боже!
— Цел пока. Кабы не он, отбили бы. Возьмут. С ним возьмут, — слабым голосом говорил раненый. — Три раза водил, отбивали. В четвертый повел. В буераке сидят; патронов у них — так и сеют, так и сеют… Да нет! — вдруг злобно закричал раненый, привстав и махая больной
рукой: — Шалишь! Шалишь,
проклятый!..
Однажды я совсем было решился объясниться с Мухоедовым начистоту, чтобы разом покончить со всей этой
проклятой неизвестностью, но он сделал такое жалкое лицо и таким умоляющим взглядом посмотрел на меня, что у меня просто
рука не поднялась нанести ему решительный удар.
«Экой
проклятый народ, — твердил он, размахивая толстыми своими
руками, — лентяй на лентяе; только вот и на уме, как бы отхватать скорее свои нивы, завалиться на печку да дрыхнуть без просыпу… до чужого дела ему и нуждушки нет… бестия народ, лентяй народ, плут народ!»
Баклушин. Непременно занесу, непременно. Ох, этот ростовщик
проклятый, опутал он меня по
рукам и по ногам. А я, знаете ли что, я все-таки подумаю; может быть, ведь…
— Эх! — махнул
рукой огорченный солдат. — Двое тут… Один нашел, другой писал… Корреспондент
проклятый!
— Мы из деревни выедем совсем не в ту сторону, куда нужно, — шепотом сообщил мне Флегонт Флегонтович, тревожно потирая
руки. — А вы слышали, что Спирька сегодня ночью чуть не убежал у нас? Да, да… Ну, я с ним распорядился по-своему и пообещал посадить на цепь, как собаку, если он вздумает еще морочить меня. А все-таки сердце у меня не на месте… Всю ночь сегодня грезился
проклятый заяц, который нам тогда перебежал дорогу, — так и прыгает, бестия, под самым носом.
«Сердечный ты мой!
Натерпелся ты горя живой,
Да пришлося терпеть и по смерти…
То случится
проклятый пожар,
То теперь наскакали вдруг — черти!
Вот уж подлинно бедный Макар!
Дом-то, где его тело стояло,
Загорелся, — забыли о нем, —
Я схватилась: побились немало,
Да спасли-таки гроб целиком,
Так опять неудача сегодня!
Видно, участь его такова…
Расходилась рука-то господня,
Не удержишь...